Беседа о воспитании и становлении личности в православной семье (4 Март, 2015)

Рядом с папой…

Беседа с художником-реставратором Святославом Клиндуховым о воспитании и становлении личности в православной семье
— Всегда интересно беседовать с человеком, который родился и возрастал в верующей семье, впитывал церковную жизнь с молоком матери. В наше постсоветское время в церковной среде больше неофитов, чем людей, родившихся в Церкви. Давайте немного поговорим о вашем детстве…
— Родился я в священнической семье на исходе советского периода нашей истории, во время развала СССР. Мое детство больше пришлось на 90-ые годы. Мне не надо было приходить в Церковь из мира, поскольку я родился в Церкви. Наша семья является необычным примером воспитания детей. Мои первые детские воспоминания связаны с церковным богослужением, с участием и присутствием при совершении Таинств.
Например, я помню крещение своей сестры. Напрасно родители думают, что в раннем возрасте дети не могут запомнить происходящее. В год и восемь месяцев я уже мог идентифицировать людей. Я помню, как наместник одного из монастырей крестил мою сестру. Помню само священнодействие, цвет ванночки и так далее. Нас детей в семье четверо: два брата и две сестры. Разница в возрасте между каждым ребенком около двух лет. Многодетность спасла нас от одиночества. Мы росли дома и сами были «детским садом», поэтому бессмысленно было отдавать нас в детский сад. С другой стороны, мы еще воспитывались и при храме. Папа всегда брал меня на службу, тем самым облегчая маме заботы о детях. Сколько себя помню, я все время находился на службе: богослужения в храме, крещения, службы со Святейшим Патриархом, который знал меня, просто потому, что я был самым маленьким пономарем в алтаре. Тогда я не мог оценить этого опыта. Все было просто — я с папой. Папа настроил меня так, что если совершать службу, таинства правильно, то через это мы можем помочь людям. Он говорил:
— Сынок, надо учить Символ веры, чтобы ты мог прочитать его на крещении. Ты должен это знать.
Это не то чтобы училось, это исходило от души. После многократного слышания Символа веры, просто начинаешь его озвучивать. В возрасте четырех лет, я вкладывал крестик в руку покойника. Папа просто говорил:
— Иди, дай дяде крестик…
Для меня это было естественно: дядя жив, он немножко болен и ему надо помочь.
Помню такую историю: я попросил маму спеть мне песню про душу. Мама перебрала все романсы. В кругу семьи мы сначала слушали, а потом и сами стали петь романсы и авторские песни. Это для нашей семьи традиционно. Так вот, мама перебрала все романсы, но меня ни один из них не устраивал. Ребенок двух с половиной лет не унимался. Она спросила:
— А где ты слышал песню про душу?
— Папа пел.
— Папа поет?!.. — удивилась мама.
— Да, пел с дядей.
Мама стала думать, с каким дядей и где папа мог петь песню про душу. Неужели какой-то вечер, душевная компания?!..
— Он солировал? Пел один? — спрашивала мама.
— Он пел, а дяде было плохо, он лежал больной. Совсем больной.
— Дядя не пел?
— Он лежал, глаза закрыл и не пел.
Оказалось, что папа пел «Со святыми упокой душу усопшего раба Твоего…»
Там было про душу. Мне это так нравилось, что впоследствии мама периодически напевала мне это песнопение.
Мы все через определенный период входили во внутрицерковную жизнь. После меня — сестра. Она либо была на клиросе, либо умудрялась забираться на амвон. Однажды отец предстоял перед престолом и вдруг услышал:
— Папа…
Она заглядывала через резные врата и словом «папа» обозначила свое присутствие. Папа сказал:
— Сюда нельзя.
— Я не иду, просто смотрю…
Так происходило наше воспитание.
Был у нас в детстве интересный случай… К маме пришла соседка-атеистка и говорит:
— Чем твои дети занимаются?!
— А что случилось?
— В песочнице Слава говорит Ване: «Ваня, зови Ларису. Прощаться будем, пора закапывать».
Для соседки это было тяжело. Она не могла понять: дети только родились, а уже думают о смерти, и, причем, в подробностях. Мама дала нам дощечку:
— Это самолет, летите…
Мы полетели. Мама пошла заниматься хозяйством. Через какое-то время соседка опять прибежала и говорит:
— И что… Летят они на самолете, Славка говорит: «Ванька, держи гроб, а то опрокинется…»
Со швабрами мы ходили Крестным ходом по огороду. Это неудивительно. Мы лишь перенимали модель поведения старших.
— Не могли бы вы немного рассказать о своих родителях?..
— Моя мама логопед-дефектолог, художник и экскурсовод, то есть у нее три высших образования. В советское время она закончила ленинский университет. К вере она пришла уже взрослым человеком. Ее отец, мой дед, был помощником регента в двух храмах. Именно он способствовал ее воцерковлению. Папа сначала закончил училище по специальности резчика-краснодеревщика. В этом смысле он тоже имеет художественное образование. Он до армии поступал в семинарию, но в армии его задержали, слетела отсрочка. И он год работал чернорабочим в Лавре. Но он хотел учиться, и стал учиться. Когда я родился, он был диаконом. Когда я стал понимать, он уже был священником.
Мама сама любила и привила нам любовь к авторской песне. Помню, как мы качались на качелях «Под музыку Вивальди» Никитиных. Очень любили петь романсы. Говорили: давайте попоем — и начинали петь.
— Для детей, с рождения посещающих храм, существует такая опасность. Они все знают, для них ничего не ново и им становится скучно. Скучно стоять на службе, ходить в храм. Родители молятся, а дети бегают по территории храма. Не вызывает ли у ребенка привычка к храму равнодушие и потерю благоговения?
— Деткам всегда хочется побегать, поиграть. Если они родились и выросли при храме, то ощущают себя неотъемлемой частью Церкви. Они же не вокруг ночного клуба бегают, а вокруг храма. Это существенное отличие. Это некая платформа, базис. Старт церковных деток в жизнь намного эффективней, чем у тех, кто пришел в более позднем возрасте. Есть определенные исследования в области воспитания. Дети до определенного возраста все воспринимают на веру. После семи лет наступает период, когда вся информация до семи лет переходит в разряд сказок. И дети начинают путаться в мироощущении. Именно поэтому такие писатели как Толкиен, Льюис и Киплинг выбрали для своих произведениий язык образов, который передает ценности христианства как бы зашифрованно. В православной гимназии, в которой я учился, было не принято читать Толкиена. Там говорили, что это нехорошо. Там ужасы, орки и так далее. И до определенного времени я не был знаком с этим автором. Но вот однажды, когда мне было уже четырнадцать лет и я ждал результатов вступительных экзаменов в колледж, мы поехали на родину деда в Самару. Из Самары мы заехали к одному Владыке, который в семинарии учился вместе с моим папой, а потому они очень хорошо знали друг друга. Он встретил нас в кабинете и спросил меня:
— Что ты, отрок, читаешь?
— Ну-у… «Герой нашего времени», — говорю, еще чего-то вспомнил.
— А нормальную литературу ты читаешь? Толкиена ты читаешь?
— Нет, что вы? Ни в коем случае. Нам не разрешают это читать.
— Тебя надо выпороть! — пошутил Владыка. — Я тебе благословляю прочесть эту книгу.
— Она же плохая?!..
— А кто тебе это сказал? Тебе Владыка благословил, ты ведь прочтешь, да?
Мы вышли от Владыки, и в киоске я сразу купил книгу «Властелин колец». За неделю я ее освоил и подумал: «Почему я слушаю дураков? А владыки читают…»
У нас, когда мы были детьми, не было такого, чтобы мы относились к вере как-то безэмоционально или несерьезно. Видимо, это зависит от взрослых. Воспитывает само общение. Не стоит тянуть ребенка на службу, это скорее вызывает обратную реакцию, он будет упираться. Мой папа говорил: «Сынок, в храме шуметь нельзя. Если хочешь, иди побегай по территории». И я бегал. А когда приходил на службу, точно знал: для чего я здесь существую. Моим призванием было пономарить. Папа служит, необходимо успеть сделать какие-то действия, то есть разжечь кадило, выйти со свечой, чтобы папа мог спокойно служить. И для меня это было служение — помощь папе. Это необходимо папе, потому что он помогает людям. Это было просто и понятно. Что мы делали? Чистили кадило, патриарший посох, пылесосили алтарь. Нас никто не тянул в храм за руку, мы просто росли, гармонично развивались. Помню, как в транспорте по дороге на службу я засыпал, а просыпался на руках папы, который нес меня в храм. Мы с папой ехали служить. «Мы с папой служим!» — так я это воспринимал. Потом некоторое время мы с братом были иподиаконами у Владыки (это было в возрасте 17-19 лет).
Но пришло время идти в школу. До шестого класса учился в обычной школе. А потом не смог, упросил маму, чтобы меня отдали в православную гимназию. Там провел четыре года. Гимназия сильно на меня повлияла. Хотя, если быть честными, я видел детей священников, у которых вера обесценилась. В тех семьях, как правило, была муштра. Например, девочке говорили: ты будешь матушкой, ты будешь петь на клиросе, давай учись. Ребенок терпит это лет до четырнадцати-семнадцати, а потом говорит: «Адью…» Даже в гимназии у большинства родителей и детей вера была скорее формальной, чем живой. Хотя наша подготовка в гимназии была очень серьезной. Была форма. Мы были как подготовка к семинарии. Нашими учредителями являлось семинарское и лаврское начальство. У нас было абсолютно бесплатное образование и трехразовое питание. За образовательным процессом смотрел Патриарх. Неоднократно посещал гимназию. Мы участвовали в различных конкурсах. Имели доступ к любой богословской, философской и другой литературе. Лично мне необходимо было разобраться с вопросами духовного мира. Я сталкивался с этим на практике, например, когда во время богослужения кричали бесноватые. Это меня волновало, интересовало.
К сожалению, практически гимназию закрыли, сняли руководство и, в конце концов, реконструировали. После 9 класса гимназии по настоянию своего педагога народного художника России Воронцова Дмитрия Андреевича, у которого я учился живописи, я пошел в колледж игрушки в Сергиевом Посаде, который теперь тоже уже не существует.
— А можете вы вспомнить какой-нибудь интересный случай из вашего совместного служения с папой?
— Случаи бывали разные. Ну вот, например, когда папа перевелся на служение в Подмосковье, восстанавливать разрушенный храм, ему приходилось часто ездить по деревням. Кстати, папа считал, что если священник в своей жизни не восстановит хотя бы один разрушенный храм, то о каком возрождении России может идти речь?! Если все будут находиться в Москве, то как можно возродить Россию?! Храм был настолько разрушен, что трудно было поверить, что его можно восстановить. Теперь по внутреннему убранству он может сравниться с лучшими московскими соборами. Мы еще больше помогали папе, и в алтаре, и на клиросе. Это было семейное служение Богу в деревне. Наш приход, если рассматривать радиус покрытия, самый большой в Сергиево-Посадском районе. Люди потянулись к Церкви. Папе приходилось часто ездить на требы по деревням. И вот однажды, когда мы приехали в одну из деревень освящать дом, пришлось освящать всю деревню. У бабушек, которые там жили, пошла цепная реакция. Они переводили папу из дома в дом, приглашая освятить свое жилище. Мы, измотанные и голодные, хотели домой. А папа говорил:
— Людям надо помочь.
Бабушки давали яблочки, яйца, и мы могли подкрепиться.
Вообще, новые условия меняли нас. Папа всегда уповал на помощь Божию, говоря, что Господь всегда поможет. И мы, действительно, чувствовали помощь Божию, кто-то жертвовал банку молока, кто-то яиц, чтобы священник мог прокормить семью.
Но вот мы выросли, пошли учиться в колледжи и наша жизнь изменилась. Мы не могли посещать богослужения так часто, как делали это раньше. Папа говорит так: «Вам благословили учиться. Учитесь, чтобы потом служить».
Это именно то, ради чего мы учимся, и ради чего организованы в нашей жизни все остальные процессы. Папа вырастил нас в вере, способствовал тому, чтобы мы стали образованными людьми.
— Видимо, это самое разумное, когда родители не просто что-то дают детям, а воспитывают их так, чтобы дети могли жить самостоятельно…
— Да, трудно себе представить, сколько трудов положили родители, чтобы из нас появился толк. Кружки, секции, школы, но только по нашему желанию, которые нам были интересны или необходимы, были нам даны. К чему стремилась душа и родители, во время это чувствуя, давали возможность, на этой ниве, которую мы сами выбрали, хотя бы чуть-чуть реализоваться. Папа не говорил мне: «Сынок, ты будешь священником. Готовься!» Помню этот деликатный разговор, когда папа очень душевно сказал мне: «Сынок, я не хочу, чтобы ты был таким как я. Ты должен это понять. Будь тем, кем ты хочешь. Я хотел быть священником, я им стал. А ты поступай по совести. Делай так, как чувствуешь, чтобы тебя не мучила совесть. И тогда мы с мамой будем рады и счастливы». Такое благословение — большая редкость в священнических семьях, где чаще всего детей хотят видеть продолжателями служения отцов. А благословение моего папы накладывает определенную ответственность на меня. Ведь чем больше ты свободен, тем больше у тебя ответственности. А нас вырастили свободными людьми…
Беседовали Владимир и Александра Малышевы («Храм Преподобного Сергия Радонежского в Солнцево»)